Здравомыслие россиян обеспечивает в стране стабильность

Почему в нашей стране невозможно повторения сценария майдана? Как трансформировалось в последние годы российское общество? В чем сила здравомыслия, и о чем же на самом деле мечтают россияне? Об этом и многом другом читайте в нашем интервью с директором Института социологии РАН, академиком РАН, доктором философских наук Михаилом Константиновичем ГОРШКОВЫМ.

– Десять лет назад в истории российской социологии произошло важное событие: были объединены три академических института – Институт комплексных социальных исследований (ИКСИ РАН), Институт сравнительной политологии (ИСП РАН) и Институт социологии (ИС РАН). В итоге вы встали во главе новой структуры, фактически нового объединенного Института социологии РАН. Для чего это было нужно, с какими проблемами пришлось столкнуться, и что в итоге получилось?

– Действительно, 14 июня 2005 года произошло такое объединение вокруг Института социологии. Причина этого – проводившаяся в то время реструктуризация академических институтов. В ИС РАН прежнего состава насчитывалось более 200 ученых, в ИСП РАН – более 150, в ИКСИ РАН, которым я на тот момент руководил, – около 70. Два из трех институтов были относительно близки, они изучали взаимодействие теоретического и эмпирического, а ИСП РАН занимался главным образом изучением социально-политических систем и процессов ряда зарубежных стран.

Моя задача как директора-орга­низа­тора (а первые полгода моя должность называлась именно так) заключалась в том, чтобы найти мостки и включения в контекст взаимодействия социологического и политологического подходов к изучению реалий современной России. В итоге мы этого добились, придав одному крылу нового института задачу сравнительного анализа социально-политических процессов в близких для нашей страны областях (например, изучение опыта западноевропейской социал-демократии).

Второе же – преобладающее – крыло было обращено к анализу истории, методологии и методики социологии, к анализу реальных ситуаций и процессов, происходящих в условиях российской трансформации. В сущности, предстояло направить творческие усилия нового научного коллектива на изучение крупномасштабных преобразований в различных сферах постсоветского общества.

Признаюсь, это было довольно сложно. Процесс продлился несколько лет. Но мы, по оценкам руководства РАН, с честью справились. Об этом говорит такой с первого взгляда не относящийся к науке факт, что в процессе нашей реструктуризации и оптимизации штатов ни один из сотрудников, оставшихся за рамками организационно-штатных структур, не обратился с жалобами в судебные органы. А сокращение ведь прошло немалое. Чисто арифметически после слияния трех институтов в новой структуре оказалось около 450 сотрудников. А перед администрацией института была поставлена задача в течение 6 месяцев довести оптимальную численность сначала до 340, а затем и до 310 человек.


Конечно, "помогли" личные желания или нежелания людей работать в новой структуре, постановка новых задач, требующая дополнительной творческой мобилизации. Ну и, конечно, в каком-то смысле нам "сыграло на руку" то, что значительная часть коллектива была в почтенном возрасте. Объективно людям было сложно брать на себя новые повышенные нагрузки, и коллеги, понимая это, уходили на пенсию, оставаясь тем не менее сопричастными к исследовательским проектам. Мы активно использовали форму ассоциативного членства, благодаря которой научный сотрудник мог продолжать оставаться сопричастным к делам коллектива института. Поверьте, для людей, которые отдали как ученые десятилетия работе в научных коллективах, – это было очень важно.

В результате реорганизации в новом Институте социологии удалось сохранить научный потенциал трех объединявшихся коллективов. С самого начала его работы я объяснял коллегам, что есть базовые принципы формирования коллектива, тем более в научной среде. Первое – это слияние опыта и молодости. Второе – преемственность социального знания. Социология – это не та область науки, в которой совершаются революции. Каким бы наследием ни отличалось предыдущее социальное знание, оно через колено не ломается и радикально с "вчера на сегодня" не обновляется. Оно развивается на той почве анализа реальных фактов, которые становятся объектом новых исследований. И никак иначе. Собственно, на этих двух столпах, если угодно, до сих пор и зиждется кредо нашего научного коллектива.

– Десять лет – срок немалый, оборачиваясь назад, какие вехи на этом пути вызывают у вас чувство особого удовлетворения?

– Качественно новый ИС РАН был создан, когда стал изменяться курс и содержание российских реформ, когда результаты ельцинского десятилетнего правления, ввергнувшего страну в глубочайший системный кризис, потребовали коренных преобразований, прежде всего, в сфере социальной политики. Поэтому в первую очередь мы стали заниматься едва ли не тем единственным, чем могли и должны были: наращиванием количественной исследовательской базы, отражающей состояние и динамику общества в условиях нового, путинского, периода реформ. Мы стали изучать, что реально в настоящий момент происходит в обществе, в разных социальных слоях, проводя массовые общероссийские репрезентативные социологические опросы. Практически уже в первое пятилетие нашей работы стала складываться уникальная эмпирическая база данных, демонстрирующая качественный подъем общества во всех сферах его жизнедеятельности, а главное – улучшение социального положения людей.

Вообще говоря, накопление количественной базы данных для последующего их научного осмысления, выявления противоречий, тенденций и закономерностей развития – важнейшая задача социологии. Только имея такую базу можно подняться на уровень системных обобщений.

Это привело нас к мысли о том, что при всей необходимости осуществления локальных, региональных проектов, изу­чения предметно-точечных, пусть даже очень острых, общественных проблем, объединяющим научный ресурс института полем деятельности должны стать общенациональные социологические проекты. За десятилетие существования нового ИС РАН мы сумели осуществить немало таких проектов, получивших широкую известность не только в нашей стране, но и за рубежом. Среди них исследования в динамике среднего класса в пореформенной России, выявление диспропорций в его количественном и качественном развитии. Большой интерес вызвало исследование, посвященное российской бедности. Мы пришли к поразительному выводу: в России, как ни в какой другой развитой стране мира, оказался высок процент бедных среди работающего населения. Для продвинутой Европы это вообще нонсенс. Там наличие работы почти автоматически означает относительно достойное существование. К тому же нам удалось выявить бедных по доходам (10–11%) и бедных по лишениям (15–20%), когда положение в семье (наличие больных, иждивенцев) нивелирует вполне приличную доходную базу.

Важные результаты дал проект "Молодежь новой России", в рамках которого мы сделали 3 замера, показав ситуацию в динамике, посмотрев, как живут и к чему стремятся молодые люди в новых условиях макросреды, какая ценностная доминанта заложена в их жизненных моделях. Правда ли, что молодежь стала носителем иной структуры ценностей, чем 15–20 лет назад? На эту тему в массмедиа существует немало спекуляций. Мы убедительно показали, что и через два десятилетия реформ в молодежной среде соотношение носителей традиционалистского и модернистского сознания составляет две трети на треть в пользу традиционалистов.

Это говорит о том, что новое поколение формируется не с чистого листа, что существуют законы социального воспроизводства через нормы и традиции старших поколений, через образы героев, через литературу, кино. В обществе, как и в природе, есть объективные законы развития. Их можно постараться перехитрить, надломить и обойти, но они рано или поздно дадут о себе знать. Мне, например, совершенно понятно, чем в основном завершится гражданская война у наших соседей на Украине. Ни силой пушки, ни силой автомата невозможно перебороть то, что заложено в природе человека. Например, желание говорить на том языке, который он считает для себя родным и удобным.

Постепенное наращивание количественной базы, отражающей современное состояние российского социума, позволило выйти на новые теоретические обобщения историко-аналитического типа. За изучением молодежи последовал проект "Готова ли Россия к модернизации?". ИС РАН первым провел такое исследование в стране и обнаружил сильные и слабые социальные точки роста, увидел тот локомотив, который может придать нужную скорость всем процессам преобразования в стране. Что это за локомотив? Средние слои нашего общества и, прежде всего, предпринимательское сословие и профессионалы в разных областях деятельности. Именно они должны были бы получать разностороннюю поддержку со стороны государства.

Было несколько необычных по своей теме, но на самом деле очень серьезных, исследовательских проектов, например, "О чем мечтают россияне?". Суть в том, что, не зная жизненных устремлений социума, не понимая, какими люди твоей страны хотят видеть себя завтра, невозможно ответить на вопросы большой политики: куда это общество вести, на какие интересы и потребности направлять главные государственные ресурсы… Вот мы и попытались понять, как осуществить проекцию идеального завтра на реальное сегодня. И тут нас ждали сюрпризы. На первом месте среди жизненных мечтаний ожидаемо оказался материальный достаток, позволяющий не считать каждую копейку, на втором – здоровье для родных и близких, но на третьем месте, почти с таким же результатом, как и по здоровью, оказалось желание жить в справедливом и разумно организованном обществе. Мечты, связанные с карьерой, любовью, образованием и т.п., – все это было потом.

– Удивительный результат. Но ведь понятие справедливости очень широко, да и понимают его люди по-разному. Простые россияне – по-своему, власти предержащие – по-своему…

– Действительно, такие разночтения существуют. Что касается властных структур, то многие их представители до сих пор полагают, что стремление большинства к социальной справедливости аналогично тяге к уравниловке. Но это не так. Для большинства населения это обеспечение равенства жизненных шансов и, прежде всего, равенства всех перед законом. Получается, что люди в своем понимании справедливости прогрессируют гораздо быстрее, чем некоторые группы политиков, которые зачастую эксплуатируют данную тему.

Сейчас многие очень любят критиковать ЕГЭ. Да, система несовершенна, но худо-бедно, пусть со скрипом, она обеспечивает сегодня равенство шансов попадания в ведущие вузы страны. Власти ни на минуту нельзя забывать, что окружающая несправедливость в первую очередь очень сильно воздействует на молодые умы. Из-за нее у них формируются искривленное жизненное мировоззрение, отношение к окружающему миру, в который они потом входят как профессионалы.

– За прошедшие годы изменялся не только институт, но и само российское общество. Что, на ваш взгляд, можно выделить как самое главное из того, что с ним произошло?

– Предлагаю начать отвечать на этот вопрос от противного. Главное, чего не произошло – не продолжился дальнейший распад республик бывшего Советского Союза. Здесь я в первую очередь говорю о России. Вроде бы подошли к самому краю, еще чуть-чуть и пропасть, но от ее края удалось отступить и закрепиться. А почему? Думаю, спасла одна из наших основных отличительных особенностей – мы очень быстро учимся, причем как на своих, так и на чужих ошибках. В постсоветский период за пять-десять лет мы проходим тот путь, который Европа преодолевала десятилетиями.

В обществе произошел сознательный уход от массовых радикальных умонастроений, наметилось движение к "ядру" здравомыслия. Приход общества к взвешенному мировосприятию – основной итог динамики развития самосознания россиян за 25 лет реформ. Отношение к крымской весне, актуальной международной повестке дня появилось не в одночасье. Оно было подготовлено массовым осмыслением того опыта, который предшествовал этим событиям на протяжении последней четверти века. Кто-то говорит, что это – реваншизм, отрезвление, пробуждение. На самом деле это ни то и ни другое. Это – расширение зоны здравомыслия, выверенного жизненного прагматизма с выстраиванием адаптированных к новым условиям моделей индивидуальных и семейных социальных практик. И именно поэтому у нас не будет ни новой Болотной, ни тем более киевского майдана.
Теперь об отдельных сюжетах.

В среде российских олигархов – или, скажем шире, богатых и сверхбогатых – произошло очень быстрое изменение отношения к своим накоплениям и собственности. Я помню, что творилось в головах этих людей в конце

1990-х – начале 2000-х. Но с 2005–2007 годов культура распоряжения богатством стала меняться на глазах. Всего за 8–10 лет произошла разительная перемена. Наши богатеи очень быстро поняли, что сверхдоходами нужно делиться и с государством, и с обществом. В противном случае можно потерять все. Оставшегося в руках все равно с лихвой хватит на любые запросы и фантазии.

Особая категория – российский средний класс. К своей стабильности и здравомыслию он пришел через английскую пословицу: "Мой дом – моя крепость". Видя неспособность государства как вглубь, так и вширь повлиять на развитие средних слоев, люди сами стали обустраивать свое благополучие. Отсюда – значительный рост в России доли самодостаточного населения (на весну 2015 года – свыше 40%).

Что касается бедности, то и здесь произошли очень серьезные изменения. Какое социальное наследство получил, придя к власти, Владимир Путин? Соотношение бедных и небедных в нашей стране составляло 70 процентов на 30. Это данные исследования 2003 года. А через 10 лет пирамида полностью перевернулась! Я не знаю ни одной страны в мире, которая за столь короткий исторический срок добилась бы такого же серьезного социального результата.

– Не слишком ли благостная получается картина? Реальный жизненный опыт говорит о том, что в нашей бочке меда не одна, а несколько десятков ложек дегтя.

– Осознание того, что общество стремится к здравому порядку вещей, действительно имеет и обратную сторону, связанную с иной реакцией на это стремление тех, кто находится у власти. Все чаще стали наблюдаться признаки того, что некоторые чиновники самого различного ранга, видя высокую степень стабильности в обществе и рекордный уровень доверия к первому лицу государства, скажем так, излишне расслабились, а кого-то, и того хлеще, понесло во всезнайство и самодурство. Таким экспертные научные заключения перестали быть нужными.

Если мы довольно быстро не найдем способ сочетать стабильное и развивающееся с профессиональным, прежде всего, в сфере государственного управления, то многие наши достижения последнего десятилетия постигнет печальная участь.

Если провести аналогию с домом – его мощным фундаментом и несущими конструкциями в виде социальной консолидации, духовного единства, патриотического подъема, то можно сказать так: если чиновничество продолжит вести себя так безапелляционно, как оно делает это сегодня, то дом, может быть, и не рухнет, но перекрытия точно перекосятся, и жить в нем будет очень неуютно.

Ведь крайне обидно, когда ты выражаешь власти совершенно искреннюю поддержку, а она в ответ (в лице отдельных представителей) на некоторых направлениях не то чтобы отличается безразличием, а просто занимается форменным идиотизмом, противоречащим природе здравомыслия. Не отсюда ли мечта россиян жить не только в справедливом, но и разумно организованном обществе?

– Вы чувствуете реакцию власти на свою работу, и, если да, то в чем она выражается?

– Она чувствуется по некоторым аналитическим сюжетам и выводам, которые выходят в публичное пространство из уст ведущих политиков, начиная с руководителей парламентских фракций и заканчивая первыми лицами государства, в том числе и президентом нашей страны Владимиром Путиным.

– Первые 10 лет жизни нового института позади. Что дальше, чего бы сами себе пожелали?

– Мы добились наращивания количественной базы данных исследований, приобрели научную основательность и теоретико-эмпирическую сбалансированность реализуемых проектов. Теперь надо активнее переходить на всех направлениях наших исследований на более широкие и системные обобщения, разработку вариантных моделей (сценариев) дальнейшего развития российского общества. В этом контексте будет целесообразно и в большем объеме изучать роль неэкономических факторов в обеспечении экономического роста. Речь идет об исследованиях морально-психологического климата, духовного и волевого настроя людей, их мотивационных установок, выполняющих важную роль в продвижении общенациональных программ развития. В этом нам, безусловно, поможет грантовая поддержка Российского научного фонда, обеспечивающего сегодня изучение социальных трансформаций в России в социально-экономическом, культурном, политическом и этнорелигиозном контекстах.

Еще один очень важный момент – нахождение оптимальных механизмов взаимодействия с управленческими, властными структурами. Пора уже нам сесть за стол переговоров, посмотреть друг другу в глаза и договориться: нужны мы тем же министерствам и ведомствам или нет? Если нет – мы не обидимся, и найдем, чем заняться. Мы же ученые, люди творческие. А если да, то скажите, на каких направлениях и какая конкретно академическая помощь от нас требуется.

– Какие бы советы вы могли дать действующей власти с высоты своего понимания происходящих в России трансформаций?

– Я бы порекомендовал задуматься о необходимости массового социологического просвещения в стране, которое способствует широте и глубине социального мышления человека, учит его критическому и объективному самоанализу и на этой основе взвешенности оценок и надежности будущих социальных практик. Был же у нас в свое время экономический и политический всеобуч. Это позволяло людям (конечно, с учетом имеющейся общественной системы) понимать окружающую их действительность лучше. Глубже видеть жизнь, раскладывать все по полочкам, а потом приходить к целостному мировосприятию. Развитие такого мышления делает общество более зорким, конечно, более взыскательным к качеству работы власти. Какой-то части чиновничества этого не надо. Но, если общество хочет развиваться как организм, у которого есть будущее, на мой взгляд, иного пути, как развивать его социокультурные основания и саму культуру его мышления, просто нет.

Источник: tribuna.ru